4.1 Оля Глазкова научилась читать

Мама тащила меня за руку и строгим голосом выговаривала.

-да, разве будет Оля с тобой танцевать? — мама поддергивала меня, так, как, от обиды, я с трудом переставлял ноги, — Оля-то, она вон какая! Красивая, стройная, всегда опрятная! А ты?!

Оля была дочерью друзей детства моих родителей. Тёти Нины и дяди Толи Глазковых. Дядя Толя работал каким-то начальником на фабрике. Он был одним из самых близких папкиных друзей, из их «Революционного союза молодёжи». Что-то доброе и хорошее связывало их с юности, что сохраняло их дружбу до моего детства. Оля была очень примерной. Т.е. мои родители постоянно ставили мне её в пример. «Оля научилась то» «Оля научилась другое» «Оля всегда чистенькая» » Оля не ноет на митинге, а стоит спокойно с родителями и ждёт, когда всё закончится» «Оля сама пришивает пуговицы к своему платью» » Оля, Оля, Оля, Оля…» По идее, я должен был её ненавидеть, потому, что она была такой, каким я никогда бы не стал, да и не хотел. А вот мои родители хотели. Хотели так же хвастаться моими успехами, как Олины родители хвастались её.

Но я её не ненавидел. Оля мне нравилась. Всегда спокойная, уравновешенная. Если играть с ней, то точно не вляпаешься ни в какой блудняк (нарушение). Она была статная, я бы сказал. Не смотря на то, что я был ниже, мне нравилось стоять с ней за руку на прогулке. Мне нравилось держать её ладошку в своей. Мне хотелось сидеть с ней за одним столом. Я бы, наверное, пошёл из садика её провожать до самой Прислонихи, но за ней приходила тётя Нина, а я шёл со своей мамой, к себе домой, по дороге думая о завтрашнем дне, когда снова её увижу.

По маминым рассказам был декабрь 69 года. Т.е. мне недавно исполнилось 4 года.

В тот день в садике распределяли роли на новогодний утренник. Одним из номеров, был какой-то парный танец. И меня поставили в пару с Олей. Я настолько перевозбудился от этой новости, что во время тихого часа… описался.

Не сказать что сильно. Но Фрида Геннадьевна после подъёма заметила, что трусишки у меня мокрые. Она не стала меня позорить перед группой, даже попыталась успокоить. Потрогав рукой простыню на кровати, сказала

-ничего страшного, Миш. Тем более что у тебя такое в первый раз. Заставила снять мокрые трусы и надеть шорты без трусов.

К вечеру я уж и забыл об этом курьёзе. Но, когда мама зашла за мной, Фрида передала ей завёрнутые в газету трусы. Как раз в тот момент, когда я, одевшись, сказал маме с гордостью

-мам, меня на утреннике поставили танцевать с Олей Глазковой.

-да, ну! — мама, казалось, искренне обрадовалась. Готова была похвалить меня, ещё и за то, что я самостоятельно натянул тёплые штаны, обул валенки и уже надевал пальто. Аккуратно, спокойно «как Оля». В этот момент как раз и подошла Фрида.

— Валь, — они с мамой были подругами, — тут сегодня небольшой курьёз случился, — и протянула маме свёрток, — сильно-то не ругай его, — Фрида Геннадьевна по-доброму улыбнулась, — ничего страшного. Приснилось, поди, чего-нибудь…

Мама как — то сразу поняла, что в свёртке и, не глядя на меня, попеняла Фриде

-четыре уж, Фрид, и четыре месяца… Может, настыл? — Мамка, вроде, даже, не рассердилась. Повернувшись ко мне, негромко сказала, — ведь большой уже…

Я опустил голову и надулся

-ну, одевайся, одевайся, — спокойным голосом сказала мама и встала разговаривать с Фридой.

Застегивая пальто, завязывая шапку, я искоса зорко следил за маминым лицом. Не слышал, о чем они говорили, но мама вроде улыбалась, кивала Фриде. Значит, особо не сердилась. А вот у меня, момент, когда тебя хвалят, украли.

И вот, когда вышли за детсадовскую калитку, мама, вдруг, наклонившись ко мне, спросила

-не стыдно? В кровать-то палузить? — голос мамы не был строгим, но я, на всякий случай, надул губы, — не маленький уже…

Я встал как вкопанный.

-что? – похоже, искренне не поняла мама. Она была вынуждена остановиться, так как держала меня за руку. Она наклонилась ко мне, — что, Миш?

В голосе не было ни одной строгой нотки, но я почему-то решил изобразить обиду. Мама пыталась заглянуть мне в лицо, но я, не вынимая своей ладошки из её руки, медленно развернул одну ногу и следом отвернулся весь на 90 градусов.

До мамы дошло, что я изображаю обиду, и она сорвалась

-что?! — мама рывком развернула меня к себе — вы посмотрите! — Призвала она воображаемых зрителей, — он ещё и брылы надул! — мама подняла за подбородок мою голову и спросила меня в лицо, — это я что ли в кровать напалузила? А?! Отвечай!

Я молча отвернул голову. Вот тогда она встала и потащила меня за руку к дому.

После привычного перечисления Олиных достоинств, мама вдруг выдала

-Оля-то, вон, читать уже научилась!

Голос мамы не был злым. Взволнованным, но не злым. Значит это «на самом деле», не просто, чтоб меня посильнее задеть. Но, я не понял. Я просто не понимал, как человек может научиться читать, если он не ходит в школу. «Ведь, читать учат в школе! Что значит «научилась читать»?» Может, в школу ходила за чем-нибудь и научилась? Но, в школу-то, наверное, просто так не пустят? А, то, так любой начнёт в школу ходить. «Точно! — меня, вдруг, осенило, — её дядя Толя в школу водил! Он, теперь, начальник какой-то, — недавно слышал, как мама говорила отцу: «Учись, Вен, старайся! смотри, Толик-то Глазков выучился! Начальник теперь». Папка хмурился. Он на тот момент учился заочно в Ивановском университете. (Педагогическое ПТУ, как его называли в народе, в наши годы) Похоже, ему не сильно нравилось учиться. Я, вообще, не очень понимал, зачем он учится, если он сам учитель в школе. Но, у взрослых, свои игры. Когда я спрашивал у мамы: «Куда папа поехал?» Она как-то по злому отвечала: «Маму тебе новую искать поехал!» я расстраивался, а мама добавляла «Но, без образования нынче, никуда». Вот, папка и ездил учиться в Иваново. Не часто. Серёга-то, вон, в школу, каждый день ходил, как я в садик. А папка нет. Раз весной, да раз осенью. Недавно, вот приехал. Привёз мне классную игрушку. Автомат, прямо как заправдошный. Когда на курок нажимаешь, стрекочет, громко, прямо, как взаправду стреляет, а на кончике дула лампочка мигает, как настоящий огонёк. Правда, стреляет, только, пока нажимаешь и отпускаешь. Нажал, надо отпускать и снова нажимать. Серёга говорил, что видел такой автомат, у которого, как нажмёшь на курок, он так и будет стрелять, пока не отпустишь. Типа, «на батарейках». Классно, конечно. Но, я, чего-то, не особо верил. Хотя, Серёга говорил, что сам видел, — Фиг знает. Может и правда? Серёга мне никогда не врёт. Но, как можно научиться читать, если ты не ходишь в школу? Серёга, вон, год назад научился. В Школе! Мама хвалила его. Он даже мне иногда читал перед сном. Ну, так он уже во второй класс нынче пошёл, вот и научился. А, Оля? Как она попала в школу? Только, если дядя Толя…» Я перестал плестись, чтобы не злить маму и стал думать, как бы это выспросить у неё, что это за действо такое «научилась читать».

«Я вот, этой осенью научился ботинки завязывать бантиком, — Это меня мама научила, причём, не складывая, сначала, из обоих шнурков, сразу две петельки, а из одного шнурка, одну, а вторым… Ну, да дело не в этом, Папка научил гвозди заколачивать. Палец, вон, до сих пор синий. «Оля научилась пуговицы пришивать». Это всё понятно. Каждый в садике и дома чему-то учится. А, читать? Для этого надо же в школу! Это же «в школе» учатся. Обязательно надо выяснить сегодня».

Так дошли до дома.

Папа спросил, как пришли: «Привет! Как дела?», я покосился на маму, но она ничего не сказав, раздевшись, унесла газетный свёрток в туалет, где стояла корзина с грязным бельём. Я понял, что она не будет рассказывать о моём конфузе ни папке, ни Серёге. Поэтому папке гордо ответил: «А меня на утренник поставили танцевать с Олей Глазковой!» Папка на мгновение задумался, возможно, не поняв моего восторга, но сразу же нашёлся: «Ну, раз, поставили, значит заслужил!» Я засветился от радости.

Когда разделся, рядом со мной присела на корточки Наташа Терентьева. Наша соседка. Мы тогда ещё жили с соседями. Тогда нашими соседями были Терентьевы. Дядя Лёня, тётя Паня и две их дочери Галя и Наташа. Галя была не много постарше Серёги, года на два, а Наташа совсем взрослая, классе в восьмом, уже. Но, именно, Наташа всегда очень по-доброму относилась ко мне. То яблоко в руки сунет, а то и конфету. Всегда спросит: «как дела?». Причём не на ходу, как другие. А, остановится, всё подробно расспросит, похвалит за что-нибудь. А, если мама накажет за что-нибудь, пожалеет. Скажет: » Не расстраивайся, Михрют, — так меня бабушка Нюра прозвала, — если сегодня пасмурно, значит, завтра будет солнышко. Так всегда в жизни» Я не очень понимал, смотрел за окно, там ярко светило солнце, и это ни как не сказывалось на впечатлениях от общения попы с ремнём. Но, всё равно, было приятно. Наташу я очень любил. Правда, как взрослую. С приличествующим уважением.

Вот и сейчас, присела рядом со мной на корточки и, как бы продолжая наш с папкой диалог, ласково спросила меня:

-А Оля, это твоя девочка?- она так хорошо улыбалась, что очень хотелось ответить ей: «Да!» Но это была какая-то глупость

-нет… — промямлил я, опустив глаза, — какая же «моя»? Она мамина с папой, — мне показалось, что я разочаровал Наташу, но, заглянув ей в глаза, не заметил ни капли разочарования, — но, она такая, Наташ! Такая!

Я замялся, подбирая определение

-красивая? — подсказала Наташа

-Да, причём тут, — я смутился, «что я и-за девчоночной красоты, что ли?», Хотя тут же подумал: «Красивая…» и опустил глаза

-это же прекрасно, — не заметила Наташа моего смущения, — я тебя поздравляю! — и погладила меня по голове…

Пока поужинали, то сё. Мысль про то, как же так можно научиться читать, не давала мне покоя.

Папка сидел на диване, мама села за стол писать планы, мы с Серёгой во что — то играли на полу. Я поглядывал на мамину спину. Думал, как подойти и спросить. Ещё так, что бы перед Серёгой и папкой не опозориться. Мама вполне могла сказать, что-нибудь, типа: «Тебе-то, какой читать, в трусы до сих пор ссышься», это будет очень обидно. Потом ещё долго будут подкалывать. Но, тут, папка сложил газету, встал с дивана

-Серёг, пойдём, поможешь мне ящик охотничий с полатей достать, — папкин деревянный ящик из-под посылки, заполненный всякими охотничьими принадлежностями, стоял на полатях, в прихожей, — Колька Ершов зовёт на охоту прогуляться с его собакой, — объяснил он, скорее для мамы, — говорят у Ивашева зайцев, тьма… — и пошёл в прихожую. Серёга с готовностью поднялся за ним. В другой раз, я бы присоединился, не задумываясь, не стал бы изображать обиду, что меня не позвали. Патроны, всякие там капсюли, порох были куда интересней всяких обид. Но сегодня мне не давал покоя другой вопрос. Оля. Читать.